| | — Легкокрылая птица моя, друг мой, как бы я сумел накормить этих людей, не будь на свете тебя?
И вороной согласно закивал головой, как будто и в самом деле понял слова хозяина.
Сутками не покидая седла, Камбар думал лишь об аульчанах. Он знал, в какой юрте появился новорожденный, он помнил, какому старцу приберечь лакомый кусочек, чтобы порадовался аксакал. И если ему приходилось в поисках добычи далеко удалиться от родных мест, он начинал скучать по своему аулу и спешил возвратиться обратно. Выезжая на охоту, зная, что несколько дней он проведет в степи, Камбар всегда оглядывался на аул, как будто видел его в последний раз и хотел запомнить навсегда. И каждая юрта казалась ему воином, готовым насмерть сразиться с врагом — ведь стяг из конского хвоста грозно развевался почти над каждым шаныраком.
Камбар улыбнулся и подумал, что нет более счастливой доли, чем служить своему народу. И что ради своего аула он не только со львом или медведем готов сразиться, а способен победить любое зло. Воодушевленный этими мыслями, Камбар подстегнул своего коня.
Мягко ступает вороной, шелковую гриву его треплет ветер, длинная шея вытянута, уши прижаты. И остаются позади леса, холмы, серебристые озера, и степь с высокой ровной травой кажется морем, и земля вращается как веретено с зеленой пряжей, и вороной становится птицей, парящей над землей, а его хозяин — сказочным батыром, едва удерживающимся на ее огромных крыльях... Камбар нежно погладил огромной шершавой ладонью ястреба, сидящего на руке. Оглянувшись, увидел стремительно мчащуюся за ним борзую. Он знал — стоит ему свистнуть или гикнуть, как она вырвется вперед и легко обгонит коня. Сожмется и разожмется как пружина при виде той поживы, на которую укажет ей хозяин, и бег ее будет столь стремителен, что она станет почти невидимой. И вороной, увидев, что его обгоняют, помчится так, что искры полетят из-под копыт. И сердце Камбара застучит от радости, и от резкого встречного ветра на глазах выступят слезы.
...Ярко светило солнце. Вдали показался аул, состоящий из белоснежных, как яичная скорлупа, юрт, расположенных близ устья реки Ну, впадающей в озеро. Земля вокруг аула была истоптана, что говорило о богатстве его, о том, что много у жителей аула скота и лошадей. От быстрой скачки и жары у Камбара пересохло во рту, и решил он свернуть к богатому аулу, чтобы напиться кумыса. Свора собак бросилась ему навстречу, заливаясь злобным лаем и как будто приговаривая: «А ты кто такой? Нет для тебя кумыса в нашем ауле! Уноси ноги подобру-поздорову!» С визгом окружили они борзую, но как бы ни ярились, подступиться к ней не решались. Борзая и внимания на них не обратила. Она беспечно бежала за всадником, время от времени принюхиваясь, позвякивая ошейником, на крепких и высоких, как у верблюжонка, ногах, с мускулистым телом и гордой осанкой льва, окруженного сворой дворняжек.
Камбар вспомнил свой аул, пестрый, как перепелиное яйцо, с юртами, что были крыты латаным перелатаным серым войлоком, сквозь дыры которого ночью можно было сосчитать все звезды на небе. Бедный аул, откуда навстречу всаднику даже маленький щенок не выбежит, не то что свора злых, откормленных собак. И тяжко вздохнул Камбар — да освободится ли когда-нибудь его народ от пут бедности? Воспрянет ли? Научится ли гордо держать голову? Радость его вмиг схлынула. «Унижаться перед богачами ради глотка кумыса? Нет, никогда! Озеро или река, вот что утолит жажду бедняка»,— подумал он и повернул коня к озеру.
Знал бы он, что с того дня, когда прошли смотрины женихов, где аксакал назвал красавице имя Камбара, печаль не покидала Назым. В унынии проходили ее дни, а по ночам она долго не могла заснуть и порой не смыкала глаз до самого утра. И вовсе не потому, что не нашла достойного себе на смотринах, а оттого, что влюбилась в Камбара, которого никогда не видела. И днем и ночью мечтала она о встрече с ним.
И однажды Камбар приснился ей. Красивый, статный, умный, он не был резким и грубым, как остальные джигиты, а казался робким и нежным, как девушка.
— Я тоскую по тебе,— шептала ему во сне Назым.
— Разве я в силах развеять печаль твою?— отвечал он.
Они тянули друг к другу руки, их пальцы вот-вот должны были сомкнуться, но вдруг раздался грозный рык и огромный страшный лев оказался между ними. Камбар, не дрогнув, вступает с ним в схватку, а Назым... Назым просыпается в слезах и гадает: к чему бы этот сон? Уж не попал ли в беду бесстрашный батыр? Но потом понимает, что сон этот навеян молвой о недавнем подвиге Камбара и понемногу успокаивается.
Она и эту ночь провела без сна. Гулко стучало сердце девушки, и стук этот слился с цокотом копыт вороного. Она услышала заливистый лай собак. Было раннее утро. Назым сидела в правом крыле юрты у своей постели и вышивала шелковыми нитками. Подняв голову, она увидела, что в юрту входит одна из невесток.
— Что тебе?— печально спросила Назым.
— Ничего. Просто хотела посмотреть, какой новый узор ты придумала.
— А почему лают собаки?
— Какой-то всадник на вороном коне проскакал, вот они и бесятся.
Назым подошла к двери. Чуть слышно шуршал белый шелк ее платья, звякнули золотые шолпы. Всадник ехал как раз мимо ее юрты, и какое-то неведомое чувство под¬сказало ей, что это он, ее Камбар. Батыр мельком глянул на ее сияющее лицо, но тут же опустил глаза и отвернулся. |
3