| | Пролетел день, считай, пройдет и месяц, и в урочный час на белый свет появляется новая жизнь.
Подошло время, и у Корткаслу родился ребенок.
Занималась заря, когда новорожденного подхватили сорок одна женщина и с трудом подняли с земли. Подняли с земли и стали заворачивать его в соболиное одеяло длиной в сорок один аршин, но от первого же движения ребенка одеяло разорвалось на лоскутья. Ахнули женщины, видя необычную силу младенца, бросились к Тохтар баю, чтобы сообщить ему радостную весть. Поскакали во все стороны джигиты, оглашая окрест:
— У Кобланды родился сын, подобный льву!..
Кобланды праздновал рождение сына девять дней. По окончании пира была совершена большая молитва, и ребенка нарекли Бокенбаем.
Бокенбай рос не по годам, а по дням. В возрасте одного года он научился натягивать тетиву лука, а через год стал предводителем воинской дружины. В три года Бокенбай играл в бабки каменной глыбой величиной с добрый котел, а еще через год остановил дикого неука, схватив его за хвост. В пятилетнем возрасте Бокенбай одолел всех силачей, а в шесть лет стал искать врага, чтобы помериться с ним силами.
Кобланды выбрал Бокенбаю под седло саврасого жеребца. Хоть и был Бокенбай еще мал, но недаром его родила Корткаслу, искусный знаток лошадей, саврасого своего он держал в теле, строго: волоску из гривы не дал упасть, но и не давал коню зажиреть.
Однажды Бокенбай подошел к Кобланды и заговорил, щелчком пальца сдвинув бобровую шапку на самый затылок.
— Отец, от табунщиков давно уже нет вестей. Что, если я навещу их? Побываю у них в косах, узнаю, как поживает дядя Естемис.
Кобланды улыбнулся, услышал в словах сына отголоски своего детства. Кивнул Бокенбаю, разрешая ему ехать к табунщикам, а сам подумал: «Вот я и оперился — заимел крылья и хвост! Кажется, еще вчера горевал, проклиная одиночество, а теперь мой сын пошел присматривать за табунами».
Хан Шошай, доводящийся племянником Кобикти, решил отомстить за своего дядю, а заодно покорить казахов и, собрав сорокатысячное войско, выступил в поход. Он дошел до Караспана, незаметно окружил аул Кобланды и на рассвете внезапно напал на кипчаков.
Испуганно вскочила с постели Корткаслу, разбуженная гулом копыт, поняла, что на них напал враг, бросилась тормошить Кобланды, но разбудить батыра, уснувшего крепким сном, было не такто просто. Не зная, как поступить, она судорожными движениями стала обмахивать яркокрасным платком лицо мужа.
Кизилбаши были уже в ауле, когда хан Шошай укротил свой гнев и зычным окриком осадил войско.
— Хватит, остановитесь!— повелел он.— Не годится нам убивать Кобланды спящим! Отойдите назад, отступите вон в ту долину. Не буду брать его врасплох, а возьму его наяву — дрожащего, с душой, ушедшей в пятки! Пусть оденется, подготовится к бою! Пусть собирает своих джигитов!..
Войско кизилбашей отошло, выстроилось рядами у самых гор, когда проснулся Кобланды. Проснулся от легких взмахов платка и расстроился, узнав о нападении кизилбашей. Опять он оказался застигнутым врасплох! Стал торопливо одеваться, но все валилось из рук: не нашел шапки, надел на голову тюбетейку, не смог одеть чапан, одернул полы рубашки, в которой спал. Наконец он выбежал из дома, белея рубашкой, с копьем в руках. Услышав голос хозяина, заржал Тайбурыл, находящийся в соседней юрте; Корткаслу отвязала горячившегося коня, оседлала и привела его к батыру. И как только Кобланды сел на своего боевого коня, он снова обрел былое мощное дыхание.
— Кто он, этот ничтожный, осмелившийся войти в мой аул в неурочный час и побеспокоивший меня?—закричал он, угрожающе размахивая копьем.— Я не позволю обидеть мой народ! Кто бы ты ни был, покажись на мои глаза и получи свое сполна!
Громкий голос Кобланды прокатился за шесть холмов и достиг седьмого холма. Вне себя от гнева, он поскакал к кизилбашам, выстроившимся у гор, стоявшим молча, грозной непробиваемой стеной.
— Неразумные кизилбаши, все еще гоняетесь за мной?— Кобланды поднял Тай бурыла на дыбы.
— Ну, что ж, выходи, кто храбр, на поединок! Навстречу ему, не торопясь, выехал хан Шошай.
— Кобландыбатыр, я пришел за твоей жизнью!— заговорил он тяжелым голосом.— И тебе не уйти от моего меча. Я выжгу твои джайляу огнем, а твою душу — болью! Мне мало твоей лишь смерти, она не принесет мне утешения! Собери свое войско, посчитай свои силы и заявляйся сюда через три дня. Тогда перед всем народом и сниму я твою голову с плеч, покатится она, как шар, по земле перед всем народом!
Кобланды огрел коня камчой, проскакал на расстояние полета стрелы и бросил долгий боевой клич. От могучего крика задрожала земля и эхо отозвалось в горах; он полетел вдаль, вплетая в себя отголосок шестидесяти шести холмов и, вбирая в себя эхо, родившееся в семидесяти семи курганах. Притихли кизилбаши, стоявшие темной грозной стеной, услышав этот громоподобный клич.
От этого крика вскочила со своей постели Карлыга, одиноко спавшая в белом шатре, разбитом в тесном ущелье Караспана. Выбежала наружу, увидела густую пыль, закрывшую синь неба, и поняла, что на кипчаков напал враг. Клич Кобланды еще катился над холмами, когда Карлыга верхом на знаменитом сивом Тарлане остановилась недалеко от Кобланды. Она не стала подъезжать к нему близко.
Необычайный крик, вернее, разноголосье, в котором, впрочем, легко было выделить голос Кобланды, донесся до Карамана, когда он находился не в ауле, а в степи. Батыр тут же бросил седло на спину Кокбести, взял в руки копье, дал знать своему войску. Дни и ночи не сходил батыр с коня, боясь опоздать к началу боя, прошел немалый путь, прежде чем остановил Кокбести рядом с Тайбурылом.
Серел рассвет, когда Карлыгаш в чапане, наброшенном на плечи, вышла из юрты и услышала далекий крик брата, не крик, а зов. Карлыгаш, задыхаясь, вбежала в юрту и стала тормошить спящего Орака.
— Я слышала голос брата!—.торопливо сообщила она мужу.— В его голосе я распознала боль и отчаяние! Это не человеческий голос, это напоминает крик израненного зверя! Вставай, торопись, мой батыр! Поддержи его, помоги, чем можешь! |
1
