| | Дни за охотой пролетали быстро: едва успевала погаснуть утренняя заря, как уже сгущались сумерки, наступал вечер. Не зря говорят в народе: время скоротечно. Серо-чалый жеребенок, которого Кортка-слу назвала Тайбурылом, вырос в стригунка с упрямо развевающейся на ветру челкой.
В три года на лбу Тайбурыла обозначилась белая лысина, он стал сиво-чалым скакуном. Копыта его налились, стали крепче железа, и там, где, резвясь, проносился Тайбурыл, крошились камни.
В четыре года Кортка-слу привязала к шее сиво-чалого скакуна шелковый аркан длиной в сорок аршин, который стелился за ним по земле: боевой конь не должен быть пугливым. Потом выбрала ему в подруги ладную, крепко сбитую двухлетку и пустила их в степь особняком от табуна: пусть Тайбурыл раздастся в костях, растет независимо, в своем особенном мире.
В пять лет Тайбурыла привели из степи, набросили на него узду и объездили.
И только после этого Кортка-слу созвала лучших мастеров края, чтобы они изготовили золоченое с инкрустацией седло и богатую, отделанную драгоценными камнями сбрую. Оружейникам заказала меткое копье с древком из смолистой ели, булатную саблю с серебряными ножнами. Кортка-слу хотела, чтобы оружие Кобланды было под стать Тайбурылу, обещавшему стать удивительным боевым конем.
В ту пору страной кизилбашей правил хан Казан, прослывший жестоким и алчным властителем. Он не давал покоя большим и малым соседним странам, принося им неисчислимые страдания. У него было огромное войско, которое сокрушало врагов и каждый день пригоняло рабов и скот, привозило со всех четырех сторон света награбленное добро. Редко кто был способен оказать достойное сопротивление хану Казану, и со временем он настолько поверил в свои силы, что задался целью завоевать весь мир. Однажды, выждав удобное время, он посадил все свое многочисленное войско на коней и разом двинул его на земли ногайлинцев и казахов, с которыми давно враждовал.
Степняки, занятые мирным трудом, были застигнуты врасплох и на этот раз не устояли перед злой силой. Большинство взрослого населения было перебито, а оставшиеся в живых разбрелись кто куда, побросав дома, скот и все добро. Наступили черные дни. Матери теряли детей, дети лишались отцов, плач и стенания заполнили всю землю.
Воодушевленный успехом, хан Казан добрался до двух самых оживленных и больших городов Кырлы-кала и Сырлы-кала, расположенных в глубине степи, и занял их без длительной осады. Сырлы-кала, построенный на ровной долине, был открыт со всех сторон, и поэтому хан Казан решил обосноваться в Кырлы-кала. Он обнес его высокой крепостной стеной, окружил глубоким рвом, поставил сорок железных ворот, которые день и ночь охраняли шестьдесят бесстрашных батыров. Превратив город в неприступную крепость и почувствовав себя в полной безопасности, хан перевез в Кырлы-кала своих близких и придворных и зажил в нем припеваючи, не опасаясь нападения разрозненных степняков.
Прослышав о захвате ханом Казаном казахских земель и городов, сел на коня и бросил клич молодой батыр Караман-Сеил-улы, гордость рода кият, насчитывающего сорок тысяч юрт. Услышав его клич, вскочили на коней батыры дальных аулов, те, кому была дорога народная мудрость, гласящая, что самое бесценное на свете — это единство и благополучие родного народа. Все они устремились в аул Карамана, где было решено держать совет, собраться с силами и сообща двинуться на заклятого врага.
Кроме батыра Карамана, в аулах кият проживали еще четверо известных батыров. Непревзойденными воинами, умеющими подавлять волю врага, слыли Каракозы и Аккозы; бесстрашными ратниками считались Косдаулет Каржанулы, который один выходил против вооруженных до зубов полчищ и расправлялся с целым туменом, а также немногословный Кара-Букан, умеющий не только бить врага, но и находить единственно верную тропу на незнакомой стороне.
Задумавшись, сидел на холме сумрачный Караман-батыр, когда к нему подошли Каракоз, Аккоз, Косдаулет и Кара-Букан и опустились перед ним на одно колено, как поступают воины на военном совете. Вслед за ними прискакали батыры, прибывшие из дальних аулов. Собралось около сорока тысяч всадников.
— Братья мои! — обратился Караман-батыр к воинам.— Враг напал на аулы, надругался над нашей честью. Нет предела его глумленью над невинными жертвами. Как поступим мы, воины, видя страдания народа, которым подверг его жестокий враг? Умереть бы от позора, да жизнь сладка; в могилу бы лечь от горя, да земля жестка. У каждого из нас своя голова, решайте, как поступать. Но, думаю, лучше погибнуть в тяжелом бою, чем остаться в живых, прослыв трусом. Да и неужели мы не добьемся победы, если выступим все вместе и будем действовать сообща? Порукой тому то, что вы сели на коней и собрались здесь! Но враг велик числом,и нас мало, друзья. И бесполезно идти против врага на свой риск и страх, в одиночку. Нужно призвать под наши знамена всех, кто способен держать в руках оружие, собраться с силами. Я хотел бы напомнить вам о многочисленном роде кипчаков, который живет на земле Караспан. Почему же забыт нами кипчакский батыр Кобланды? Он повзрослел за прошедшие восемь лет, и мы не имеем права не доверять тому, кто еще в юности заслужил самое горячее одобрение народа и самую высшую его похвалу. Я предлагаю двинуться на врага через Караспан, чтобы по пути встретиться с Кобланды-батыром и предложить ему присоединиться к нам. Если Кобланды пойдет с нами, мы превратимся в великую силу, которая сметет врага посильнее, чем хан Казан. Если же Кобланды найдет нужным не идти с нами, то мы попросим его благословить нас на бой. Мы с ним родились в один год и, думаю, одинаково воспримем беду, которая постигла наши степи и далекие города. Кобланды поймет нас.
Проникновенные слова батыра Карамана тронули всех: согласие было достигнуто быстро. Воины разошлись и приступили к подготовке, которая обычно предшествует далекому походу. В полдень другого дня воины провели общие военные игры, а спустя несколько дней, достигнув южных склонов Караспана, остановились на привал, чтобы еще раз проверить свои силы в состязаниях между собой.
Кобланды, уже несколько лет обитающий у табунщиков, выехал навстречу войску, завидев пыль, поднятую копытами тысяч боевых коней.
Караман встретил своего сверстника впереди войска, в основном состоящего из киятов, и оба батыра уединились, чтобы поговорить с глазу на глаз.
- Ты, должно быть, слышал о вероломстве хана Казана?—обратился Караман-батыр к своему именитому сверстнику.— И если слышал, как понять то, что ты не поднялся навстречу врагу, как подобает настоящему воину? Или ты полагаешь, что еще не настал час подлинного испытания твоего мужества? Мы с тобой сверстники, и нам положено разговаривать друг с другом откровенно. Я знаю, что, если мы пойдем на хана Казана, сомкнув ряды, то от нашего грозного клича его воины рассыпятся, словно крикливые улары. Я вышел в поход, чтобы вернуть народу отнятое: его земли, города, детей. Направился через Караспан с намерением предложить тебе занять свое место среди батыров. За тобой завернули, Кобланды. А высказываю сейчас тебе свою печаль потому, что она переполнила меня всего. Чем обрадуешь нас, батыр, тигру подобный?
Кобланды выслушал Карамана-батыра, беспокойно ерзая, постукивая пальцами по кнутовищу. Не сразу заговорил он в ответ. |
1
