| | Когда Алпамыс с богатым, далеко растянувшимся караваном вступил в родные места, первым, кого он встретил, был его отец Байбори. Не радостная весть о том, что сын женился на Гульбаршин, бросила аксакала навстречу сыну, а горечь новых страданий, которые обрушились на его голову. Неделю назад на Жидели Байсын напали враги и учинили в аулах жестокий погром. Больше всех пострадал Байбори, у которого джунгарский хан. Тайшик со своим многочисленным войском, прошедшим по владениям Байбори, словно всепожирающая саранча, угнал почти весь скот. Так уж издревле повелось в степи: жизнь здесь держится на скотоводстве, и каждый, кто волею судеб утратит свои табуны и отары, воспринимает это не меньше, чем конец света.
Вот уж воистину: «Потеря скота — боль души». Байбори посчитал себя уязвленным, больше того — вконец опозоренным; он прямо-таки задыхался от гнева, когда встретил Алпамыса и невестку Гульбаршин. Алпамыс сошел с коня и только собрался поприветствовать отца, как Байбори обрушился на сына с тяжелыми упреками.
— Прочь с дороги!—закричал Байбори.— Чему ты так радуешься, что улыбаешься во весь рот? Можно подумать, что ты с нетерпением ждал дня, когда на меня свалятся все тридцать три несчастья! Лучше бы ты не родился на этот свет!
Не до того мне сейчас, чтобы принимать невесту! Поворачивай коня! Догони хана Тайшика по еще горячим следам, отбей у него мои табуны и верни назад. Пригони домой все до последней клячи! Разгроми его орду, отомсти за поругание над твоим отцом! Не исполнишь мою волю — можешь не возвращаться домой!
Не пожалею, что потерял единственного сына. Беспощадные слова старого Байбори своей тяжестью словно придавили Алпамыса к земле. Никогда не слышал он таких тяжких обвинений, обращенных к себе.
— Отец!— голос Алпамыса прозвучал звонко, но сурово, будто клекот орла.— Не брани меня, а лучше дай святое отцовское благословение. Твой сын не позволит врагу измываться над тобой, пока жив и ходит по земле. Отомщу проклятому Тайшику! Заставлю его голосить, как стригунка, пристегну к привязи, как ягненка, и привезу! Если же творец не услышит моей просьбы, останусь рабом у джунгар. Я поворачиваю Байшубара и иду в погоню! Но одно тревожит меня, отец. Случится со мной беда, и станет измываться над вами Ултан. У него черная душа, а у таких нет ничего святого.
Байбори, занятый своими мыслями, не придал значения последним словам Алпамыса. Его обрадовало решение сына.
Алпамыс приступил к сборам. Путь предстоял долгий и трудный. Вооружился, на шею чубарого повесил амулет, чтобы сопутствовала удача. В четверг, в час вечерней молитвы вздел Алпамыс ногу в стремя и направил чубарого тулпара в сторону далеких владений хана Тайшика. Им предстоял долгий шестимесячный путь по нехоженным ранее местам.
Юного батыра вышел проводить в поход весь славный народ Жидели Байсын. Аксакалы рода знали, что Тайшик — хан находчивый и коварный, кого угодно обведет вокруг пальца, и не хотелось им, чтобы юный, неопытный Алпамыс пошел против него один.
— Свет наш, Алпамыс!— обратились к нему аксакалы.— Не годится идти одному в стан Тайшик-хана. Не пытай судьбу. Только богу позволено такое: он один и неделим. А ты всего лишь раб божий, как бы ни был силен и могуч. Послушайся нас, сынок. Мы советуем тебе собрать войско. В Жидели Байсын немало храбрых воинов, возьми их с собой. Так будет вернее.
— О, мой благословенный народ!— обратился Алпамыс к сородичам.— Да, это верно, создатель один. Но верно и то, что создатель — покровитель одинокого. Я полагаюсь на его милость. Если же вы хотите мне помочь, то прошу вас, позаботьтесь о моих старых родителях. Постарайтесь сделать так, чтобы ничто не омрачило их жизни, пока меня не будет. Моя жена Гульбаршин беременна седьмой месяц. Родится сын — назовите его именем Жадигер, позаботьтесь и о моем сыне, если я вдали сложу свою голову. Обласкайте мальчика, не дайте ему считать себя сиротой. Ни о чем больше не прошу вас. Дай бог встретиться нам живыми и здоровыми. Поведав сородичам свою просьбу, Алпамыс тронул коня. Как только аул скрылся за холмом, Байшубар стал вести себя беспокойно, просить повода, и стоило Алпамысу дать ему немного воли, как он быстрее ветра устремился вперед. Засвистел в ушах ветер, а чубарый все рвал удила, прося полной воли. У Алпамыса онемела рука, придерживающая поводья. Конь пронзал толщу воздуха будто острое лезвие клинка. Алпамыс отмахал уже половину шестимесячного пути и вдруг выехал к красивому большому озеру, раскинувшемуся между холмами. Дорога была не из легких, изрядно измотала Алпамыса, и он решил остановиться на отдых: утолить жажду холодной водой, размяться на прибрежной зеленой лужайке. Он повернул коня к берегу и неожиданно увидел в кустах одинокую сгорбленную старуху с наброшенным на голову платком и словно присохшим к руке белым посохом. Алпамыс поздоровался и подошел к старухе. Услышав голос Алпамыса, она зарыдала, будто одногорбая верблюдица-аруана, потерявшая своего детеныша, забилась, обняв куст шенгеля.
— О, бедная мать!— воскликнул Алпамыс.— Что с вами приключилось? Кто обидел вас?
Только после этих слов Алпамыса старуха успокоилась. Вытерла слезы концом платка. Видно, моя мольба дошла до всевышнего, если я встретила тебя, мой дорогой Алпамыс,— заговорила старуха.— Я расскажу тебе о своем несчастье, доверю тебе свое горе.
Огромен наш Жидели Байсын, великое множество народа обитает на его просторах, и ты не можешь знать всех своих сородичей. Я — одна из тех, кто смотрел за скотом отца твоего Байбори, я молилась за твое счастье, сынок. После нашествия жестокого Тайшик-хана народ никак не может прийти в себя, опомниться. И не скоро, наверное, настанет светлый день... Для меня его уже никогда не будет. У меня было сорок сыновей, сорок храбрых джигитов, крепких, как бедренная кость верблюда.
Они были недремлющей стражей, охранявшей табуны твоего отца, никогда не расставались с куруком. Зиму и лето проводили на пастбищах, спали на льду, укрывались снегом. Теперь их нет. Все сорок моих воинов погибли от рук воинов Тайшик-хана. Остались вдовами сорок их молодых жен, сорок моих несчастных невесток. Осталась я, словно выжившая из ума ведьма... Все слезы мы выплакали, но нет нам больше утешения. Вот почему я ждала тебя, сынок. Дни и ночи молилась на тебя, думая о том, чтобы ты услышал о нашем горе и отомстил проклятому Тайшик-хану. Но ты устал в дороге. А путь предстоит тебе нелегкий, он полон опасностей, поэтому надо хоть немного отдохнуть и набраться сил. За этим холмом,— старуха показала в сторону от озера,— в сорока юртах сидят сорок моих невесток. Они были женами твоих сородичей, твоих старших братьев. Тебе, младшему брату, положено проявить заботу о них, утешить, приласкать, вдохнуть в них жизнь. Заверни к нам, сними с коня свою уздечку, побудь несколько дней со своими снохами, отдохни сам перед битвой. Батыр Алпамыс принял слова старухи за правду. Он был наивным и доверчивым, с открытой, как у ребенка, душой, и потому сразу же проникся жалостью к старухе, стал нежно успокаивать ее. «Во всех несчастьях виноват сам человек»,— гласит народная пословица. Не мог Алпамыс подумать, что одинокая, убитая горем старуха, встретившая его у озера, была колдунья, подосланная Тайшик-ханом, который опасался батыра Алпамыса.
В тот день, когда Алпамыс сел на чубарого тулпара и выступил в поход, Тайшик увидел сон, который навеял на него страх.
В отчаянье хан спешно собрал своих подданных и рассказал им о своем зловещем сне.
— О, мои верные поданные!— начал хан свое обращение.— Выслушайте меня внимательно. Мне приснился тяжелый сон. Мир как бы стал в горошину и уместился в шелухе просяного зернышка. Как бы призывая беду на мою голову, мой черный верблюд, стреноженный железными путами, бросился на меня. Разъяренный, с помутившимися от бешенства глазами, он хотел меня раздавить. Едва избежал я этой опасности, как нагрянула новая беда. В нашу страну ворвался какой-то юный батыр, грозный, как лев, и могучий, как тигр, он начал громить наши аулы, мой главный город Тасты сровнял с землей, ворота ханского дворца утопил в крови. Сына моего превратил в раба, дочь — в свою наложницу, завладел моим троном и вдобавок отнял жену. Во сне я бредил, несчастный и обездоленный, горько рыдая оттого, что мое ханство разорено, а подданные разбежались, спасая свои шкуры. Я не предавался бы тоске и не горевал так, если бы это оставалось только сном. Я чувствую другое. Кажется мне, из Жидели Байсын идет отомстить за свой род юный батыр Алпамыс, о котором идет слух, как о непобедимом воине. Это он сокрушил славного батыра Карамана. Мое предчувствие никогда не обманывало меня. Временами мне кажется, что я слышу топот коня Алпамыса. Так что вы посоветуете мне предпринять? Может быть, выйти ему навстречу и упасть к ногам, вернуть все угнанные табуны, отдать ему в жены мою дочь? Но поможет ли это мне?
Нет, не объяснения толкователей вещих снов жаждал хан Тайшик, когда собрал на совет приближенных. Хан искал спасения. Он хотел, чтобы его подданные сообща нашли выход, как спастись самим и сберечь награбленное богатство, а если это не удастся, то хотя бы как уцелеть ему самому, Тайшику.
Поскольку ханские прислужники не видели никаких признаков надвигающейся опасности, о которой говорил хан Тайшик, то они решили не ломать попусту себе голову.
— О, хан! Мудрецы говорят, что сон не стоит и лисьего помета,— загалдели они разом.— Не терзайте себя. Ничего страшного не предвидится.
Однако хана Тайшика невозможно было переубедить. Он сидел бледный, мрачно сдвинув брови, и ждал, что кто-нибудь из подданных даст ему совет, как спасти свою голову. Но все молчали; словно набрали в рот воды.
Тогда заговорила старуха, известная всем невероятным коварством и гнусными кознями, и хан Тайшик с надеждой обратил на нее взгляд, ожидая ее слов. Старуха эта, с вершок ростом, была колдуньей, прожившей на свете триста лет.
— О, мой хан!— обратилась она к Тайшику.— Как возможно, будучи ханом, отдавать врагу свою единственную дочь? Чем унизиться, отдав красавицу Каракозаим пришельцу, лучше возвыситься, подарив ее своему последнему рабу. У меня есть сын, голову его изъела парша, ноги покрыты язвами.
Не побрезгуй, отдай за него свою дочь, и я брошу к твоим ногам этого непобедимого батыра, связанного по рукам и ногам.
Хан Тайшик задумался над словами старухи. Но ничего другого ему и не оставалось, как положиться на колдовские чары старухи, и он согласился на ее условия, пообещав отдать Каракозаим сыну старухи, если Алпамыс будет брошен к его ногам.
Колдунья в тот же день стала готовиться к встрече с Алпамысом. Она выбрала сорок красавиц, которых возглавила сама Каракозаим, одела их в траурную одежду, чтобы они приняли вид молодых вдовушек, подобрала каждой юрту, покрытую богатыми белыми кошмами, и вместе с ними отправилась к озеру, чтобы успеть перехватить на пути Алпамыса. Не забыла старуха прихватить с собой и сорок сосудов с опьяняющим зельем.
Несчастная согбенная старуха с белым платком на голове и белым посохом в руке, предающаяся печали на берегу озера, и была та самая коварная колдунья.
Нервно косился на старуху чубарый, фыркал, скалил зубы, но Алпамыс ничего не замечал, занятый тем, что утешал бедную старуху. Полагая, что ей трудно будет идти, Алпамыс подвел было к старухе своего коня, но чубарый неожиданно изо всей силы лягнул ее. Старуха упала, потеряв сознание. Алпамыс опять не понял, чего добивается Байшубар, и, огорченный его злым норовом, бросился приводить в чувство старуху. Та и не думала умирать, пришла в себя быстро и, едва подняв с земли голову, принялась на чем свет стоит ругать тулпара.
— Свет мой, Алпамыс!— застонала старуха.— Что за чудовище ты выбрал себе? На первый взгляд вроде бы чудо-конь, а присмотришься, самое последнее дерьмо. Натерпишься, сынок, ты с ним беды. Такие твари сбивают себе копыта, проскакав чуть больше дня, и оставляют своего седока в беде, едва завидят булатный меч.
Послушайся моего совета, светик мой, отруби ты голову этой норовистой кляче. А я подыщу тебе настоящего коня, резвого и выносливого. Век будешь благодарен мне. Начав свой бег утром, к вечеру он оставит всех соперников за спиной. Разбежится у подножия горы и остановится разве только на ее вершине. Не чета этой кляче, поверь мне, старой.
Алпамыс, и без того удрученный выходкой Байшубара, услышав упрек старухи, вскипел, будто ему на сердце бросили горсть угольев и стали раздувать огонь. Он выхватил меч из ножен и, коротко размахнувшись, опустил его на лебединую шею Байшубара. Но волшебная сила отвела удар. Меч швырнуло в сторону, будто ветром сдуло сухой невесомый лист, и он вонзился в землю.
Колдунья и глазом не моргнула, хотя дело складывалось явно не по-задуманному. Конь — существо бессловесное, полагала она и не стала беспокоиться из-за него. Предложив Алпамысу следовать за ней, она услужливо засеменила впереди батыра, не забыв согнуться в три погибели. |
1
