| | Алпамысу исполнилось ни много, ни мало десять лет. Когда Алпамыс научился сидеть Байбори заколол барана; позже, когда сын впервые стал на ножки счастливый отец заколол стригунка; теперь возраст Алпамыса достиг десяти лет, и в честь этого события его родители вновь собрали гостей на большой пир.
Казалось. Байбори и Аналык хотят получить все новое и новое благословение своего народа.
К тому времени по всему обширному краю, где кочевали конратовцы, Алпамыса называли не иначе, как беком, и кто стелился перед ним ковром, стараясь угодить ему, а кто старался быть для него опорой, стремясь найти в нем своего единомышленника. Да и отрадно было смотреть на Алпамыса, он был подвижным мальчиком, и люди сравнивали его с раскаленным докрасна угольком саксаула. Однако при всем этом Алпамыс был еще ребенком, не отлучался далеко от аула и больше времени проводил в играх со сверстниками.
Люди понимали, что Алпамыс — не простой ребенок, и не без основания.
Дети есть дети, редко, когда их игра обходится без ссоры. А у Алпамыса рука была тяжелая. Сверстники, играя между собой, забывали о силе Алпамыса, и бывало, что над аулом разносился отчаянный, пронзительный крик, напоминающий крик обиженного в табуне жеребенка. Стоило Алпамысу хотя бы слегка задеть кого-нибудь из мальчишек, как тот падал без сознания.
В аулах стали всерьез опасаться за своих детей, и когда Алпамыс появлялся вблизи, все спешили загнать детей в дом и не выпускали их на улицу, пока сын Байбори не исчезал с глаз долой. Это выглядело сперва смешно, а потом Алпамыс заскучал: сверстники избегали встреч с ним, а взрослые пока считали его за маленького.
Однажды Алпамыс по обыкновению бродил в одиночестве по аулу, не зная, куда деть себя. Неожиданно он увидел мальчика, который спал, прикорнув у ткацкого станка, на котором его старая мать ткала ковер. Алпамыс подошел к мальчику и стал будить его.
- Вставай, мальчик, пойдем поиграем.— Алпамыс ткнул его пальцем.— Давай приручим стригунка к езде под седлом.
Мальчик от прикосновения Алпамыса потерял сознание. Старуха, вне себя от гнева, набросилась на Алпамыса:
- Ах, проклятый негодник! Сперва разогнал всю детвору аула, а теперь принялся за моего ненаглядного? Ишь, коршуном налетел... За что ты его? Он у меня один, так же, как и ты у своих родителей!
Сколько я слез пролила, пока вымолила его у бога. И чтобы я спокойно смотрела, как ты будешь издеваться над ним? Хватит нам того, что вытворяет Ултан! Прочь отсюда! Изнываешь от безделья делать тебе нечего? Так пойди и поищи свою нареченную Гульбаршин! Видно, отец ее Сарыбай ведал, что ты таким вырастешь, и укатил подальше от вас.
А ты... тебе все нипочем, недотепа бессовестный! На твоем месте умный человек сгорел бы со стыда, а ты дурачишься-то с чего?
Слова старухи вызвали удивление Алпамыса. Он впервые слышал о том, что у него есть невеста по имени Гульбаршин, Алпамыс внимательно выслушал старуху до конца, а когда она окончательно успокоилась, сказал:
— Бабушка, простите, пожалуйста.— Голос его был виноватым.— Но я мало что понял из ваших слов. Объясните мне, пожалуйста, что вы сейчас говорили. Уважительного тона Алпамыса оказалось достаточно, чтобы старуха сменила гнев на милость, и начала свой рассказ о Гульбаршин.
— В соседнем роде Шекты одним из знатных людей был бай Сарыбай,— поведала старуха Алпамысу.— Он и твой отец приходятся друг другу сватами, притом не простыми сватами, а особенными. Когда родились ты и Гульбаршин, отцы ваши в знак верности своей клятве породниться, поели вместе курдючного сала и печень, трижды обнялись друг с другом. Так вот, Гульбаршин, твоя нареченная, выросла невиданной красавицей. Но так вышло, что откочевал Сарыбай далеко от этих мест: то ли поддался на чьи-то уговоры, то ли сбила его с пути нечистая сила. Люди говорят, что испугался он того, что ты единственный сын у родителей. Ходит молва, будто Сарыбай где-то обронил: «Не дай бог, случится что с Алпамысом, и моя единственная дочь Гульбаршин станет достоянием жалкого раба Ултана». В общем, снялся Сарыбай с насиженных мест, откочевал. Теперь самое время, когда Гульбаршин цветет, наливается, как летняя луна, а ты тут только знаешь, что наводить страх на мальчишек. Вот я и говорю, что если некуда девать силы, то почему бы не поехать и не найти тебе свою невесту?..
Алпамыс молча выслушал старуху и удалился.
Он возвращался домой, и ему казалось, что аулчане глядят на него и злорадно смеются, они давно смеются над ним, а он не знал, не ведал об этом. Неожиданно его обуял гнев. Алпамыс ворвался в свою белую юрту и одним ударом раскрошил на кусочки кованный серебром сундук длиной и сорок аршин, в котором хранились оружие и доспехи, изготовленные специально для него. Надел на себя стальную кольчугу, затянулся золотым
поясом, вооружился всеми пятью видами оружия и направился в степь, где паслись многочисленные табуны лошадей.
Добравшись до лучшего отцовского табуна, Алпамыс стал выбирать себе коня, который, как говорят в народе, мог бы стать крыльями настоящему джигиту. Не на одного скакуна он попытался набросить аркан, статного, с густой, ниспадающей до земли гривой, но ставшие почти дикими лошади близко не подпускали к себе человека. Алпамыс, которого и без того душила злость, вовсе вышел из себя.
Неожиданно из множества лошадей выскочил конь чубарой масти. Он затанцевал перед Алпамысом, стараясь стать к нему боком. Конь был сложен недурно однако сразу же в глаза бросалась его худоба, отчетливо выдавались широкие ребра, и он будто бы ничем особенным не выделялся из остальных Алпамыс в сердцах перетянул чубарого уздечкой. Но тот даже не шелохнулся от удара. Алпамыс схватил коня за длинный хвост и, покрутив животное несколько раз в воздухе, закинул его в сторону.
Но странное дело, чубарый, кувыркаясь в воздухе, пролетел три десятка шагов и стал на земле, как вкопанный, на все четыре ноги, Алпамыс увидев это, задумался. «А ведь ты достоин доброго молодца! -проговорил он мысленно чубарому.- Назову-ка я тебя Баишубаром, и будешь ты отныне Неукротимым чубарым. Помолюсь духам предков и накину на твою спину седло. Может быть, обрету себе крылья». И в самом деле, Байшубар был на редкость резвым конем, какие встречаются один на тысячу. Судьбою коню было предназначено стать боевым конем: выходить из одного боя, чтобы тут же принять другой, и не знать покоя до самого смертного часа он давно ждал своего седока, зная, что им должен быть Алпамыс; он был осторожен, стараясь не выдавать своих несравненных качеств, чтобы не попасть на глаза кому-то другому. Потому Алпамыс и не сразу распознал в нем своего друга, с которым отныне навеки будет связана его жизнь.
Стоило Алпамысу оседлать чубарого, как конь преобразился: загорячился, затанцевал под седоком, готовый сейчас же мчаться в путь. Хвост и грива его заструились, короткая шерсть заблистала, переливаясь, словно соболиный мех.
Алпамыс очень обрадовался своей находке.
- О, духи-хранители! О, всевышний, пожелай мне удачи в пути! — воскликнул он, сев на коня и натягивая поводья.
Неизведанное волнение охватило Алпамыса, и голос его прозвучал, словно чужой, когда он молил создателя послать ему удачу в первом своем походе в чужие края. Он не стал задерживаться. Привел в порядок свои доспехи, проверил оружие и, прижав коленом острую пику, направил коня в сторону от родного дома.
Байшубар будто только и ждал этого мгновения. Он распластался в вольном беге и полетел, словно птица. И скоро стал казаться звездой, стремительно скользящей по небесному своду.
В этот час Алпамыс жалел об одном, что не успел перед долгим и опасным походом попрощаться со своей единственной сестрой Карлыгаш. |
1
