| | Старики, будто верблюдицы, ведомые на поводу надежды, поднялись на головокружительную высоту. Едва достигнув вершины горы, Байбори и Аналык устремили ищущий взор вдаль и увидели у подножия горы озеро, чистое и сверкающее, будто глаза верблюжонка. Клубится пар над родником, пробившим себе русло рядом с озером; похоже, родниковая вода была теплой, как слеза святого. Там, где родник брал свое начало, рос один-единственный карагач, и было вокруг безлюдно и пусто.
Вокруг не было ни человеческого жилья, ни даже заброшенной могилы. Только в некотором отдалении, как бы окружая родник, краснели густые кустарники шенгеля, разросшиеся буйно, словно бы желая перерасти, заглушить карагач. Байбори и Аналык поспешили к роднику, как будто именно в нем таилась их выстраданная светлая надежда. Они шли, продираясь сквозь колючие кусты. Байбори яростно прокладывал дорогу, Аналык следовала за ним; казалось, эти люди стремились познать неизведанные места, и с каждым шагом это желание разгоралось все сильней. Уже темнело в глазах, в неудержимом и отчаянном порыве несчастные как бы слились в одно, и душа их, теперь уже единая, одна на двоих — большая и измучившаяся — рвалась вперед, как птица. Вдруг Аналык остановилась. Она не думала отставать от мужа, но случилось непредвиденное: одна из ветвей шенгеля, росшая обособленно на самом верху куста, изогнулась и хлестнула ее по лицу. Аналык не успела отвести ветвь от себя, как та уже впилась острым концом, вошла в глубину на два пальца. О чудо из чудес! Аналык при этом не почувствовала ни малейшей боли. На месте раны не выступила и капельки крови. Встрепенулось сердце несчастной, окончательно поверившей в исполнение своего желания.
Байбори, оглянувшись на голос жены, понял, что их ожидает нечто чрезвычайное. Аналык уже освободилась от ветви и, разматывая белый платок, повязанный на голове в несколько кругов, закидывала его на верхушку ближних кустов. Аналык обнимала каждый куст, шептала слова признательности ветвям и покрывала их своим белым платком. В тот день Байбори и Аналык остановились на привал у родника с необычайно теплой водой, над которой клубился пар.
Путники решили до захода солнца сложить себе из камней подобие жилья. И снова убедились, что попали под покровительство чудодейственной силы. Стоило им только поднять с земли камень, как он тут же аккуратно укладывался на свое место в кладке. Разве трудно нарастить стены, когда камни сами ложатся точно и без изъяна? Ко времени вечерней молитвы Байбори и Аналык возвели легкое незамысловатое строение, которое могло служить не только жильем, но и приметой для путника, незнакомого с местностью. После этого они прочли молитву и устроились на отдых. И впервые за все время Байбори и Аналык уснули крепким сном, едва их головы коснулись земли. Летняя ночь коротка, словно рукоять камчи, путники казалось, только что смежили веки, как уже завел свою песню серый жаворонок, неутомимый вестник зари. А вслед за ним восточная часть неба стала бледнеть, постепенно покрываясь золотом. И в этот ранний час утра, когда все живое вкушает самые сладкие сны, у сонно бормочущего родника появился дервиш' в белой чалме, восседающий на сером осле. Он скорее возник, чем появился, и непонятно, каким образом: то ли упал с неба, то ли вышел из-под земли. Дервиш приподнял белые, как снег, густые брови и, обозревая окрестность спокойным задумчивым взглядом, некоторое время простоял молча. Весь вид его говорил о том, что ему известны все печали и страдания, тревоги и радости, начертанные на лике земли, что он понимает и глубоко переживает за судьбы людские. Дервиш взбодрил своего серого осла, тронул его с места и, приблизившись к старой супружеской паре, уснувшей крепким сном, натянул поводья. Потом поднял свой резной посох, тихо дотронулся до спящих.
— Эй, несчастные, проводящие всю жизнь в слезах! Что вы ищите на этом свете, китаясь, словно сироты?
Голос дервиша звучал не по-земному гулко, будто он рождался где-то в чреве земли под семью слоями или падал с высоты седьмого неба. Байбори и Аналык, содрогнувшиеся от звука его голоса, подняли головы и собрались было ответить на вопрос, но дервиш заговорил сам.
— Я знаю, что раздирает ваши сердца. Знаю вашу мечту. Вы хотели сказать, что умоляете об одном-единственном сыне.
Одном-единственном ребенке. Мне ведомо и то, что вы давно странствуете по свету, почитая все святые места. Нет ни одного святого, который бы не принял близко к сердцу ваши слезы. Все они несколько раз перевернулись в могилах, переживая за вас и пытаясь помочь вам. Святые обладают праведной силой, и если они задумались над вашей судьбой, то вы благословенные люди. И доказательством является то, что восемьдесят восемь апостолов и девяносто девять праведников, собравшись вместе, обратились к самому всевышнему, прося за вас. Среди них был и я, Шашты Азиз. Люди величают меня Баба-тукти Шашты Азиз. Так вот, всевышнему пришлась по душе наша забота о вас, и он вместо одного сына дарит вам двух детей. Сына и дочь. Осушите свои слезы, поднимите седые головы, выпрямите свои спины, держитесь, как подобает держаться людям, не обделенным судьбой. Сына назовите Алпамысом, а дочери дайте имя Карлыгаш. Сын ваш вырастет батыром, какого спет не видал. Его не возьмут ни сабля, ни стрела, он не будет тонуть в воде и гореть в огне, он не познает старости. Заклятыми врагами его будут джунгары. Поднимайтесь, станьте на молитву. Благословляю вас. Да осуществится все, о чем я сейчас поведал. Пусть исполнится ваше желание, несчастные! С последними словами святого старца Байбори и Аналык с рыданием упали к его ногам, дотронулись до его руки, потом оторвали кусочек материи из полы святого, чтобы сохранить его как талисман. И в тот же миг Шашты Азиз исчез, растворился в утреннем воздухе так же внезапно, как и появился. Байбори и Аналык переглянулись между собой. Словно камень свалился с их душ, и они вновь обрели тепло и жизнь. На щеках Аналык играл румянец, она стояла прямо, словно помолодела не на один десяток лет. |
1
