| — Алшыораз... Ладно, Алшыораз, я скажу тебе, что ты, на мой взгляд, подобен молодому сильному льву, и мне по нраву такие джигиты, как ты. Но предупреждаю — не вздумай тягаться со мной или обманывать меня. О аллах! Если задумаешь что-либо подобное, несдобровать тебе! В небо я тебя закину, и если пожалею, то поймаю на ладонь, а нет — разобьешься в лепешку. Понял? Понял. Ну если ты такой сообразительный, то постарайся скорее закончить наше дело. И тогда я возьму тебя под свое покровительство...— Келмембет бестолково замахал руками и зычно расхохотался. Веселились и остальные калмыки.
— Пусть будет по-твоему,— сказал Алшыораз.
— Ну что ж, раз так, тогда можно и обняться с тобой...
—Келмембет, не слезая с коня, распахнул объятия Алшыоразу.
Но Алшыораз стальными пальцами схватил его за ворот, выдернул из седла и швырнул к ногам Азимбая.
— Держи его, отец!— задыхаясь от гнева, крикнул он и, вскочив на жеребца Келмембета, бросился на врагов. В мгновение ока срубил он головы сразу двум джигитам. Растерявшиеся от неожиданности калмыки отступали беспорядочной толпой. Алшыораз взял в руки лук. Увидев, что незваные пришельцы дрогнули, весь аул, вооружившись, чем попало, окружил их. Дети и старики, мужчины и женщины, кто с палицей, кто с дубиной, кто просто с палкой, бросились на врага и не оставили в живых никого. Разгневанные люди закопали мертвецов в одной яме и набросали сверху кучу камней. Вот почему тот курган стал называться позже Калмаккырган — «место гибели калмыков».
А на рассвете следующего дня связанного Келмембета вытолкали из юрты, где он, обмирая со страху, провел ночь, и повели в степь. Там уже стояли те двадцать жеребцов, на которых явились незваные гости. Подведя Келмембета поближе, джигиты при нем выхолостили жеребцов и пустили их в табун... Келмембет дрожал как осиновый лист. Алшыораз, вынув острый кинжал, медленно приближался к нему, и Келмембет, еще вчера похвалявшийся стереть его в порошок, побелел как полотно и пал ниц, обнимая ноги Алшыораза, стуча зубами, трясясь и моля о пощаде.
— Нет, брат! Этого жеребца я сам выхолощу!— бросился к ним Кабыршак.
— Лучше привяжем его волосяной веревкой к коню и пустим по степи!— оскалился Карымсак.
— Выкопаем яму и зароем его живьем!— подсказал Караз.
При этих словах Келмембет чуть было не лишился рассудка. «Братья, пощадите!»— молил он то Азимбая, то его сыновей, ползая перед ними, и тогда Азимбай, чуть усмехнувшись, сказал:
— Он тоже сын своей матери, бий своего народа и визирь своего хана. Не по своей воле он явился к нам, выполнял приказ своего владыки. Дайте ему коня и русть убирается прочь. Может, если не он сам, то его потомки оценят когда-нибудь наше милосердие. Достаточно крови уже пролилось, чтобы смыть неслыханное оскорбление, которое Караман нанес нашему роду.
Благодарный Келмембет бросился ему в ноги. Азимбай вскочил на коня и, не глядя на врага, поскакал в аул. И тогда Алшыораз заговорил с Келмембетом:
— Келмембет, ты перешел все границы приличия, кичась вашим могуществом и богатством. Ты так вознесся, что грозил уничтожить весь наш род. Но в чем мы провинились перед тобой и твоим ханом? Ты не просил, а требовал, чтобы мы отдали ему нашу сестру. Разве мы чем-то обязаны вам? Разве мы можем смириться с насилием? Ты хочешь превратить наших джигитов в рабов, а девушек в рабынь и наложниц? Знай, не бывать этому! Запомни это и передай своему хану!
— Верно!
— Будьте вы прокляты!
— Сколько наших юношей и девушек сгинуло в неволе!— зашумели окружающие, а Алшыораз продолжил:
— Тому причиной были разбои и набеги, Келмембет. И ты, прекрасно зная это, являешься ни с того ни с сего и средь бела дня дерзко, нагло угрожаешь нам. И ведь не ханшей вы хотите сделать нашу сестру, а одной из многих жен его гарема. Знай, мы никогда не потерпим такого унижения, чтобы нашу Назым приравняли к наложницам.
— Не потерпим!
— Не допустим!
— Защитим нашу Назым!— поддержали его люди.
— Ты пришел с угрозами, и это верный признак того, что ты слишком высокого мнения о себе, а казахи говорят, что тому, кто возгордился, не миновать расплаты. Передан своему хану — каждый народ сам лелеет своих красавиц, сам множит свой род, и разговаривать с вами можно лишь языком мира! А в гибели ваших джигитов виноваты лишь ты и твой хан. А чтоб ты навсегда запомнил мои слова, вот тебе первое наказание...— Он подошел к Келмембету и одним взмахом ножа отсек ему ухо. Келмембет закричал, и Алшыораз велел прижечь его рану обгорелым войлоком, чтобы унять кровь.
— А вот и второе наказание...— Алшыораз острием кинжала рассек обе ноздри Келмембета.— Я бы мог убить тебя или вырезать твой бесстыжий язык, но я не стану делать этого. Ты должен уйти той же дорогой, по которой пришел к нам. Я изувечил твое лицо, хотя ты достоин того, чтоб и душу из тебя вынуть. Ступай и помни мои слова!
— Ну что ж, благодарение тебе, что хоть в живых меня оставил!— угрюмо отозвался Келмембет.— И если я не стану добычей диких степных зверей, то обязательно все передам хану,— пообещал он, и глаза у него недобро сверкнули.
Алшыораз посадил Келмембета на одного из выхоло¬щенных жеребцов и стегнул коня плеткой.
Возблагодарив всевышнего за то, что набег отражен, люди разошлись по своим юртам, а то место, где Алшыораз свершил свой приговор, с тех пор так и зовется Кулаккескен — «место, где было отсечено ухо». |